Япония глазами инженера
Руководитель школы гида «Мир глазами инженера» Айрат Багаутдинов побывал на закрытии ЭКСПО в Осаке, погрузился в мир японской философии и архитектуры и поделился со «Средой для жизни», в чем отличие местной культуры от прочих, почему модернизм был принят в Японии как родной, как повлияли на происходящее Ле Корбюзье и Мис ван дер Роэ и каким образом стойкость к землетрясениям отражается в архитектурном облике японских небоскребов.
А еще Айрату совершенно не понравилась Всемирная выставка — и он объяснил нам почему.
Поклонение и уважение
В Японии, конечно, культура сильно отличается своей подосновой. Например, буддистско-синтоистский синкретизм предполагает другое видение мира. Оно мне частично было известно, потому что я люблю аниме — скажем, фильмы Хаяо Миядзаки. Но пока я своими глазами не увидел эту архитектуру и ее встроенность в ландшафт, мне было сложно понять, как это реализуется именно в материальной среде.
Это очень большой интерес и уважение к природе. Архитектору необходимо постоянно работать с природным окружением — встраиваться в ландшафт, учитывать рельеф, стремиться к устойчивости, снижать углеродный след, делать архитектуру более приспособленной к переработке. В Японии это не красивые слова для маркетинга, а насущная необходимость: слишком много людей, слишком мало свободного места и очень легко нарушить экологический баланс.
Это поклонение природе — буквальное, характерное для синтоизма, — проявляется в тяге к органической архитектуре. Даже если, допустим, Тойо Ито строит здание в центре Гинзы, он старается работать с природными формами. То, что в Европе мы знаем по работам Антонио Гауди или эстетике модерна, в Японии пронизывает всю архитектуру — это преклонение перед природой.
Еще одна важная черта — уважение к традиции. Мы знаем, что японское общество в значительной степени традиционно: до сих пор сохраняются различия в обращении со старшими и младшими.
Общество при всей внешней модернизации остается глубоко консервативным. Это, конечно, отражается и в архитектуре.
Даже если японские архитекторы строят здания из бетона — как, например, Тадао Андо, Кунио Маэкава или Кэндзо Тангэ, — они очень тонко работают с традицией. Там всегда чувствуется глубокое понимание и переосмысление культурного наследия.
«Родной» модернизм
Музей западного искусства Ле Корбюзье в Токио часто называют «мостом» между западной и восточной архитектурной мыслью. Безусловно, японские архитекторы усвоили принципы модернизма, особенно в послевоенные годы. Здесь стоит отметить Кэндзо Тангэ и, пожалуй, прежде всего — Кунио Маэкаву. Он, кстати, был буквально учеником Ле Корбюзье: несколько лет работал в его студии. Кроме него было еще двое японцев, сотрудничавших с Корбюзье, и именно они фактически реализовывали строительство Музея западного искусства — сам Ле Корбюзье не приезжал на стройку, а лишь участвовал в разработке проекта.
Интересно, что напротив здания музея эти ученики как раз в те же годы строили Токийский концертный зал. Получился своеобразный диалог учителя и его последователей. Если посмотреть на концертный зал, мы увидим, что он выполнен из монолитного железобетона, оставленного в естественном виде со следами опалубки — прием, который в то время особенно любил Ле Корбюзье. Здание немного напоминает его Капитолий в индийском Чандигархе.
При этом в проекте Маэкавы уже чувствуется глубокая переработка традиции. Мы видим, например, четко выраженную стоечно-балочную конструкцию, напоминающую деревянные каркасы традиционных японских домов. Кровля имеет легкий изгиб — не декоративный, а конструктивно заданный формой железобетона. Вокруг здания — широкая галерея со свесами крыши — так называемая энгава, характерная черта японской архитектуры. Внутреннее пространство решено как единое: это тоже типично для японской традиции, где нет жестких стен, а лишь подвижные перегородки — фусума, сёдзи.
По сути, модернизм во многом черпал вдохновение из японской архитектуры. Европа еще в XIX веке увлеклась японизмом, и эти идеи — свободного плана, легкости, гибкости — в XX веке словно бумерангом вернулись обратно в Японию, уже в виде принципов модернизма. Японцы это быстро осознали и приняли: они поняли, что это, по сути, их собственные принципы, просто в новой форме.
Поэтому когда мы смотрим на работы Маэкавы и его современников, мы видим не подражание Ле Корбюзье, а осмысленное развитие родной для японцев традиции.
Философия пространства
В японской архитектуре действительно очень много ваби-саби. Я сейчас говорю не о древней средневековой архитектуре, а именно о современной. Мы видим постоянное любование несовершенством и простотой — знаменитый японский минимализм, который, по сути, и есть воплощение ваби-саби.
Возьмем, например, творчество Тадао Андо — его Храм Света в Ибараки или Храм Воды на Хоккайдо. Это же буквально материализация ваби-саби: бетонный куб, лишенный декора, но благодаря тонкой пластике, игре света, отражений и пропорций, он обретает особую поэтичность.
Здесь проявляется то, что Людвиг Мис ван дер Роэ сформулировал как less is more — «меньше значит больше». Только у японских архитекторов этот принцип не концепция авангарда, а глубоко прочувствованная философия, идущая от дзен и ваби-саби.
Что касается понятия «ма», то оно не менее значимо. Это идея промежутка, пространства «между». В японской архитектуре она выражена, например, через энгаву — открытую галерею, опоясывающую дом и создающую плавный переход между интерьером и внешним миром. То же можно сказать и о сёдзи — раздвижных перегородках из полупрозрачной бумаги, которые пропускают мягкий, рассеянный свет.
Интересно, что идеей «ма» вдохновлялись и западные архитекторы. Например, Ренцо Пьяно, создавая в токийском районе Гинза бутик Maison Hermès, использовал фасад из стеклоблоков, создающий тот же эффект «матового свечения» и игры полутонов как у традиционных японских перегородок. А Тадао Андо часто применяет «ма» буквально в организации пространства: к его зданиям никогда не подходишь напрямую — путь всегда извилистый, с неожиданными поворотами, и только в конце перед тобой раскрывается сама постройка.
Это и есть воплощение «ма» — ощущение пути, паузы и постепенного раскрытия.
Анатомия симбиоза
Современная японская архитектура достигает симбиоза с природой, выходя за рамки простого использования натуральных материалов. Во-первых, это форма: многие японские архитекторы работают в органическом стиле, когда здание буквально отсылает к природным мотивам. Особенно это заметно у Тойо Ито — его постройки часто имеют не строгие ортогональные линии, а пластичные, текучие очертания, напоминающие природные структуры. Например, его магазин Mikimoto в Гинзе вызывает ассоциации с морской губкой, галькой или камнем, словно выросшими из самой среды.
Во-вторых, важна экологичность. Современная японская архитектура стремится минимизировать углеродный след, использовать материалы, пригодные для переработки, или конструировать здания так, чтобы их можно было разбирать и собирать заново.
И, наконец, третье — это встроенность в природную среду. Япония — страна со сложным рельефом: прибрежные зоны, холмы, горы. И местные архитекторы в совершенстве освоили искусство встраивать здания в ландшафт, подчеркивая его особенности, а не разрушая.
Таким образом, симбиоз с природой в японской архитектуре достигается самим образом мышления — стремлением сделать архитектуру частью окружающего мира.
Природа минимализма
С одной стороны, минимализм в японской архитектуре, безусловно, восходит к традиционной эстетике — к идеям дзен, культу пустоты, концепциям «ма» и тени. Это фундаментальные категории японского восприятия пространства. Достаточно вспомнить знаменитое эссе Дзюнъитиро Танидзаки «Похвала тени» 1930-х годов, где как раз и говорится о красоте полутонов, приглушенного света, недосказанности.
С другой стороны, этот минимализм невозможен без технологического совершенства. Если внимательно посмотреть на работы Тадао Андо, видно, что за кажущейся простотой скрыта огромная точность исполнения. Его бетонные поверхности абсолютно ровные, без дефектов, со следами идеально снятой опалубки. Ни камушков, ни неровностей — только чистый материал. При этом нет ни покраски, ни штукатурки, ни шпаклевки — все держится на качестве самого бетона и точности заливки.
Даже такие, казалось бы, простые элементы, как стыки стекла и монолитного бетона, выполнены с филигранной точностью. Это требует высокого уровня строительных технологий и культуры производства.
Японский минимализм — это союз традиционной эстетики и инженерного перфекционизма. За его «тишиной» и простотой стоит невероятная скрупулезность и педантичность, которые вообще свойственны японской культуре.
Проявления стойкости
Сейсмостойкость — необходимое требование к постройкам, когда мы говорим о Японии, — в первую очередь проявляется в инженерных решениях. Но и архитектура отражает эту специфику — ообенно это заметно на примере японских небоскребов.
Возьмем, например, Tokyo Skytree. У башни есть железобетонное ядро и внешняя стальная сетчатая оболочка, форма которой сама по себе повышает устойчивость. Внизу сечение треугольное, кверху оно постепенно переходит в цилиндрическое — такая конфигурация помогает противостоять не только землетрясениям, но и сильным ветрам. В некоторых местах ядро и оболочка связаны жестче, в других — более гибко, создавая баланс между прочностью и подвижностью конструкции.
Похожий принцип использован и в башне Kobe Port Tower, выполненной в виде гиперболоида (как и Шуховская башня). Именно благодаря этой сетчатой структуре башня оказалась единственным высотным зданием в Кобе, пережившим землетрясение 1995 года.
В целом сейсмостойкость в Японии обеспечивается целым комплексом инженерных решений: сейсмоизоляцией фундаментов, усиленными несущими конструкциями, установкой демпферов — специальных гасителей колебаний.
Все это не всегда видно глазу, но задает характер японской архитектуре — ощущение легкости при высокой прочности.
Любопытно, что эти решения имеют глубокие исторические корни. Еще в Средние века японцы, строя первые высотные сооружения — пагоды, — применяли аналогичный принцип: внутри располагался центральный столб (синбасира), имевший собственный фундамент, независимый от стен. Это позволяло зданию гасить колебания при землетрясениях.
Фактически именно этот древний принцип позже и лег в основу современных конструкций вроде Tokyo Skytree и Kobe Port Tower. Так что традиция и технология в японской архитектуре и здесь продолжают идти рука об руку.
Только в Японии
Мост Акаси-Кайкё до недавнего времени считался самым длинным висячим мостом в мире — его пролет почти два километра. В нем реализована уникальная система гашения колебаний в пилонах высотой около 300 метров — на тот момент самых высоких на Земле.
Не менее впечатляющий пример — тоннель Сэйкан. Это самый протяженный железнодорожный тоннель с подводным участком: его общая длина составляет 53,85 км, из которых 23,3 км проходят под водой. При этом тоннель уходит на 240 метров вглубь, то есть примерно на 100 метров ниже морского дна.
Уникальна и работа японцев с территорией. В Токийском заливе создано несколько искусственных островов, крупнейший из которых — Одайба. Технология намыва вроде бы проста, но масштаб и качество реализации поражают.
Наконец, сама транспортная система Токио — это отдельный инженерный феномен. В ней более 2200 станций и около 160 линий, из которых лишь 10 % составляет метро, а остальное — городские железные дороги. Это крупнейшая городская сеть в мире.
Все это — результат колоссального инженерного рывка эпохи экономического чуда (середина 1950-х — 1973), когда Япония буквально за пару десятилетий стала одной из ведущих технологических держав планеты.
«Архстояние на максималках»
А вот ЭКСПО в Осаке мне не понравилась. И предыдущая выставка в Дубае тоже. Во-первых, тем, что туда больше никто ничего не привозит. Если уж я еду на другой конец света на Всемирную выставку, то ожидаю увидеть какие-то большие вещи: ракеты, спутники, инновационные локомотивы, концепт-кары, магнитные левитации и т. д. Как это было на выставках XIX-XX века, где впервые представляли такие технологии, как лифт или монорельс.
Вместо этого мы видим сплошные LED-экраны, на которых показывают, что в стране есть горы, пустыня, развитый туризм, поэтому все приезжайте к нам. Это уровень экспозиции примерно как на выставке MITT в «Крокусе» (Международная выставка туризма и индустрии гостеприимства). То есть ты толкаешься в очередях, чтобы посмотреть какие-то сомнительные видео.
Четыре года назад я подумал, что это исключительно «дубайская» тема. Но, посетив два последних ЭКСПО, понял, что не стоит надеяться увидеть что-либо интересное внутри павильонов — считай, что ты приехал посмотреть только на сами павильоны — любопытные образцы временной архитектуры. Точно так же я приезжаю на фестиваль «Архстояние» в Никола-Ленивец изучить те временные сооружения, которые сделали по случаю те или иные российские архитекторы.
По сути, это такое «Архстояние» на максималках. На ЭКСПО разве что масштаб покрупнее, денег побольше и архитекторы более известные — тот же Кенго Кума.
С другой стороны, архитектура этих павильонов тоже не слишком выдающаяся. Дело даже не в бюджетах, потому что, очевидно, на временную архитектуру выделяют меньше средств, чем на постоянную. Вопрос в том, что я не вижу новых интересных идей.
Как историк архитектуры я привык рассказывать про действительно великие ЭКСПО: о выставке в Париже 1925 года, которая запустила моду на ар деко, нью-йоркской выставке 1939 года, после которой становится популярным стримлайн, об экспозициях рубежа XIX-XX века, для которых создаются инновационные гигантские стальные перекрытия или такие впечатляющие сооружения, как Эйфелева башня. Но на последних двух ЭКСПО я ничего подобное не увидел. Даже павильоны того самого Кумы показались скучными и невыразительными.
По факту в Осаке мне понравился только один объект. Это был один из тематических павильонов, построенных самой Японией, который назывался «Театр диалога». Две деревянные каркасные школы 1930-х и 1950-х годов, расположенные в небольших населенных пунктах, сначала разобрали, а потом собрали на территории ЭКСПО, создав оригинальный ансамбль. При этом их слегка переформатировали: собрали каркас и закрепили наружные стены-перегородки «фусума», но не стали восстанавливать межэтажные перекрытия. И то, что раньше было двухэтажной школой, превратилось в двусветный зал для мероприятий.
Получился пример повторного использования наследия и музеефикации деревянного зодчества, вызывающий ассоциации с парками типа Малых Корел у нас в Архангельской области, куда свозились избы из окрестных деревень. Причем речь не просто о переносе один в один (все-таки это не памятники); имеет место некая интерпретация, обыгрывание, актуализация исторической архитектуры. И такие трогательные детали, как привезенные из этих школ аутентичные детские стульчики, к которым, чтобы дотянуть их до «взрослого» состояния, прикрутили незаметные плексигласовые ножки.
Именно в «Театре диалога» я увидел настоящий reuse и recycle, которые вообще-то были девизами выставки.
