Библиотека архитектора и урбаниста. «Никола-Ленивец. Рай на земле». Творческий путь арт-парка в двух томах
Увидел свет многолетний труд. Многолетний во всех смыслах, ибо в нем собраны объекты художника Николая Полисского за 25 лет (том 1) и история «Архстояния» (том 2): фестиваль, который «дядя Коля» когда-то запустил рядом с маленькой деревней в Калужской области, в этом году отпраздновал 20-летие и разросся до масштабов сотен гектаров и десятков объектов. А один из курсов школы, созданной при Никола-Ленивце, так и называется: «Как и зачем строить рай на земле?».
В ответах на эти вопросы пытается разобраться главный редактор «Среды для жизни» и журнала «Проект Россия» Юлия Шишалова. За последние 12 лет она не пропустила ни одного «Архстояния», завещала детям развеять ее прах, стоя над Угрой в «Николином ухе», изучила все 900 с лишним страниц вышедшего издания и определенно согласна с тем, что рай — уже построен. При этом невозможно рассказывать о книге, не разбирая сам арт-парк как явление.
«Из любви и палок»
Так описывает главные «стройматериалы» арт-парка «Никола-Ленивец» вообще — и «Архстояния» в частности — Юлия Бычкова, генеральный продюсер фестиваля и много чего еще (она же —«Каллипига Калужская» в телеграм-сетях). Однако в 2000 году не было ни самого слова «Архстояние», ни об арт-парке никто еще не думал. Зато появились «Снеговики» — с легкой мысли Николая Полисского, приехавшего в Никола-Ленивец в поисках уединения и вдохновения, и легкой руки (и охоты до легкого заработка) местных мужиков: впоследствии все это переросло в артель «Никола-Ленивецких промыслов». Но тогда опять же про это никто не думал. Одна из легенд российской архитектуры Тотан Кузембаев (в Никола-Ленивце он воздвиг ни много ни мало, а «Мавзолей Мечты») любит рассказывать, как он стал архитектором случайно, потому что не знал, что такое натюрморт (и не решился поступать в художественное училище). А потом вдруг выяснил, что архитектура это и есть сплошной натюрморт (и «Мавзолей мечты» как раз об этом). Так и Николай Полисский: став практикующим ленд-арт художником, он еще пребывал в неведении, что такое ленд-арт.
«Сделав “Сенную башню”, я принес Васе Бычкову ее фотографии, — пишет художник во вступительном эссе. — А к нему пришел Леша Тарханов, который заведовал отделом культуры в “Коммерсанте”. Вася его спрашивает: “Леша, вот что это такое?” Тот отвечает: “Это ленд-арт”. А я и слова-то такого не знал. То есть “Снеговики” прошли без ленд-арта».
Кстати сказать, выражение «из любви и палок» можно отнести не только ко всему ленд-арту Полисского и Ко, но и к самой книге о Никола-Ленивце, собранной редактором-составителем Анатолием Беловым. Оцените факт: пока делался этот двухтомник, начатый в 2016 году архитектурным критиком и исследователем Александром Острогорским, подхвативший его инициативу Белов как-то алхимически отделил любовь от палок, и Юлия Бычкова стала его женой.
«Подвергая критическому осмыслению происходящее в Никола-Ленивце, — делится Толя в своем слове редактора, которое иллюстрирует как раз одна из свадебных фотографий, — я пришел к выводу, что “Архстояние” — своего рода убежище для несистемных людей; для тех, кто не желает принимать навязываемые сверху правила игры, унижаться и пресмыкаться перед начальством; кому важнее жить интересно, а не сыто; создавать, а не стяжать».
Но речь сейчас не о том, как в раю отдельно взятого художника удивительным образом обретают рай и другие (хотя в Никола-Ленивце, перефразируя цитату из фильма «Достучаться до небес», «… только и разговоров, что о рае и закате»), а о том, как просто — и в то же время сложно — устроена сама книга.
«Песнь льда и пламени»
В томе Николая Полисского — первой настолько масштабной монографии художника, которую он, вообще говоря, давно заслужил, — последовательно и в хронологическом порядке показываются его творения: как существующие до сих пор (причем не только в России, но и в Европе и Азии), так и благополучно растаявшие (как «Снеговики») или сгоревшие во время многочисленных никола-ленивецких Маслениц. Это только в какой-нибудь Перми ленд-арт Полисского могут варварски снести — а на его «художественной родине» все предают животворящему огню (и разобранные инсталляции других авторов тоже).
Главное — делать это правильно, с сосредоточенным мощным выбросом позитивной энергии: намерение пустить на щепу для розжига самое большое деревянное сооружение в мире — Большое кольцо Су Фудзимото, оставшееся после ЭКСПО в Осаке этого года (а ведь изначально его собирались сохранить!), вероятно, вызвало бы меньше возмущения и негатива общественности, будь это сожжение хоть на йоту таким же ритуальным и зрелищным, каким его умеют делать посреди калужских лесов.
Впрочем, однажды языческая ритуальность обернулась чуть ли не скандалом: остроумный проект «Пламенеющая готика» в образе католического храма для Масленицы 2018 года (слава богу — не 2019-го, когда случился пожар в Нотр-Даме) на всякий случай в книгу не включили (сгорел и сгорел). Зато в том 1 попали совсем новые работы художника — в том числе «Супрематический лес», появившийся в парке «Малевич» под Одинцовым летом 2025 года, а также прочие эксперименты Полисского с цветом, когда древесная лоза получает настолько ярко-кислотный оттенок и выхолощенную текстуру, что похожа на скорее на электропровод (выставка в МАММ у Николая так и называлась — «Электроарт»). «Жечь» можно и электричеством.
Слои и потоки
У вдвое бОльшего тома 2 (600 страниц против 300) задача была сложнее. Тут не один (хотя и очень плодовитый) Полисский, но легион авторов и объектов — если выставить их рядышком, то протянутся аккурат до горизонта, как те снеговики. Поэтому и том устроен чуть хитрее, несмотря на то, что после вступительных слов — идеологов, кураторов, продюсеров, редакторов, арт-критиков (среди них и сын Полисского Иван, продюсер музыкальной программы и соучредитель Бюро Никола-Ленивец) — история «Архстояния» разворачивается опять же в четком хронологическом порядке. А дальше каждому фестивалю полагается: тема и манифест («вызов — ответ»); воспоминания очевидцев — Юлии Бычковой и куратора Антона Кочуркина; описания, фотографии и некоторые эскизы всех созданных к фестивалю объектов (как материальных, так и нематериальных — скажем, перформансов); репортажные фото с людьми и атмосферные фото непосредственно инсталляций.
«Когда мы думали о том, что такое “Архстояние” и какой образ лучше всего отражает этот феномен, Иван Полисский произнес сакраментальное слово “поток”, — объясняется в слове Издателя. — Выделили четыре составляющих: искусство, карнавал, соучастие и предметная культура, т. е. артефакты, остающиеся по окончании каждого фестиваля, — от каталогов до мерча. Искусство — про красоту и глубину, карнавал — про атмосферу и впечатления, соучастие — про коммуникацию и взаимопомощь, артефакты — осколки памяти, часто нелепые и смешные, но каким-то волшебным образом укрепляющие нас в минуты печали и сомнений. Из этих ингредиентов и состоит наша книга».
Но вся хитрость в том, что даже в рамках столь жесткой структуры контент, как и сам фестиваль с течением времени, от страницы к странице растет и развивается. И вот уже расслоение потока, в котором слились течения явно разных плотностей и состояний, проявляется все очевиднее.
Например, можно отдельно проследить эволюцию фестивально-карнавальной культуры. Оценить, как менялась аудитория от года к году (от междусобойчика авторов и их друзей до главной арт-тусовки страны). Как трансформировалась эстетика перформансов и как они находили продолжение друг в друге и в объектах арт-парка («Смерть мухи» — «Похороны мухи»).
Можно проанализировать метаморфозы тем, а также порожденных ими ответов и смыслов — от вполне конкретных образов «Границы» (2007), «Ноева ковчега» (2008) и «Сарая» (2011) до метафизического «Выхода из леса» (2013), философских «Здесь и сейчас» (2014), «Как жить?» (2016), «Счастье есть?» (2022) и почти интимных парадигм «Личное» (2021), «МЫ» (2024) и «Мое главное» (2025).
Интересно, что Александр Острогорский убежден, будто все ключевые темы «большой архитектуры на языке лесов и полей Никола-Ленивца» прозвучали еще на самом первом фестивале в 2006 году. Название у него отсутствовало, но зато в манифесте уже объяснялось, что как «пять с лишним веков назад Великое стояние на Угре изменило судьбу Руси», так и «“Архстояние” изменит судьбу деревни Никола-Ленивец и Национального парка “Угра” — они превратятся в заповедник новых творческих практик». А среди первых 22 (!) объектов действительно было все — Острогорский насчитал 8 категорий: игры с архитектурными архетипами; обозначение границ пространства и направлений; изучение деревенской жизни; акцент на примитивности технологий; изучение форматов коллективного и индивидуального пребывания в открытом пространстве; ночь, свободная от электрических огней и открытая естественному огню; хтоническое, тайное, страшное, доступ к которому открывается за чертой цивилизации; иронические комментарии по поводу города. И, честно говоря, до сих пор немногие сохранившиеся провозвестники будущих «Архстояний», размах которых был на тот момент невообразим, остаются самыми любимыми: «Николино ухо» Владимира Кузьмина, «Кроватка» с оградкой Александра Бродского, «Сарай» Юрия Григоряна.
Это, к слову, еще два любопытных и многое говорящих слоя: сохранившееся наследие (то, что авторы называют «артефактами»; всего 46) и не сохранившееся — для ориентира в начале книги есть карта с подробным перечнем. Причем несохранившиеся произведения самого первого (в 2006-м) и самого последнего (в 2025-м) фестивалей вынесены отдельно — но память о них продолжает жить в текстах книги.
Вот как описывается, например, инсталляция «Лифт» Дарьи Ивашкиной (для нее, между прочим, в Никола-Ленивец привезли самый настоящий лифт с Щербинского лифтового завода): «Перенос городского опыта в природный контекст — один из устойчивых тропов проектов в рамках “Архстояния”, закрепившийся в лексиконе архитекторов и художников с первых лет фестиваля… Здесь четырехминутная поездка в кабине лифта, установленного на лесной опушке, становилась иммерсивным художественным переживанием. Две кнопки — вверх и вниз — запускали разные аудио-спектакли, сопровождавшиеся определенным набором визуальных эффектов. Участники “поездки”, которые в обычных условиях были бы случайными попутчиками, чьи лица никто не стремится запомнить, превращались здесь в аудиторию спектакля, соседей по воображаемому зрительному залу, объединенных общим эмоциональным опытом». Что это — ирония на тему города или хтоническое за чертой цивилизации? Так или иначе, подобный опыт невозможно проживать за чертой фестиваля — но не всегда причины исчезновения тех или иных объектов столь очевидны.
Особенно интересные закономерности прослеживаются, если соотносить списки сохраненного и несохраненного с событиями и процессами внутри фестиваля.
Получило «Архстояние» в 2009 году первый большой грант — и тут же возникли французские ландшафтники, которые разбили парк «Версаль». Фестиваль наконец «оторвался» от деревни, вышел в открытое поле «Ротондой» Бродского и начал нащупывать свою театральную составляющую.
Пригласили первый раз куратора, Олега Кулика, — и арт-объекты 2010-го года выстроились в цельное художественное высказывание, хотя до наших дней дошел только «Удаленный офис» Александра Константинова.
Попробовали привлечь краудфандинг — и построили «последний высотный объект парка Версаль» — «Ленивый зиккурат» того же Владимира Кузьмина. Правда, зиккурат не так давно разобрали (и сожгли во время Масленицы), а вместо массового сбора средств с большого количества людей организаторы начали предпочитать точечных, но крупных спонсоров.
Решили, что хотят изменить судьбу не только деревни Никола-Ленивец, но и соседних Звизжей, — и провели «Архстояние»-2015 там, переосмыслив местное сельпо и дом культуры и добавив такие важные инфраструктурные объекты, маркирующие въезд в деревню, как Музей сельского труда (арх. Сергей Чобан) и остановка в виде половины цистерны (Алексей Козырь).
Пожалуй, важной вехой оказался и 2016 год: тогда у территории арт-парка появилась новая пешеходная связь — мост через болото (арх. Wowhaus), соединивший «Белые ворота» Николая Полисского у подъездной дороги с целым фрагментом леса, в котором мгновенно протоптались и выстроились новые маршруты, впоследствии щедро освоенные художниками.
Ну, а в 2017-м, можно сказать, у «Архстояния» отросло еще одно перспективное ответвление — арт-дома: архитекторы и художники начали проектировать объекты с кодовым названием ПДЖ («пространства для жизни»), которые впоследствии сдавались в аренду как места для ночлега. И их постепенно формирующееся сообщество из очень ламповых и милых сердцу «Дома с люстрой» бюро «ХВОЯ», «Штаба» с рампой (арт-группа «Алыча») и несравненной заборно-палладианской «Виллы ПО-2» Александра Бродского в 2020 году протуберанцем роскоши неожиданно пронзила стальная труба Сергея Кузнецова, главного архитектора Москвы, — настоящий пятизвездочный номер-люкс. «Русское идеальное». С момента его водружения (или правильно сказать установки?) в Никола-Ленивце появился свой вертодром и традиция устраивать вип-превью за день до начала фестиваля. А когда на территории с арт-домами задумали новый «дом-обелиск» бюро KATARSIS, ее всю — негласно назвали «Русским идеальным».
Что до 2025-го, то этим летом среди деревенских просторов воздвигли целый «Белый город» — после того, как юбилейную 30-ю АРХ Москву откурировал Николай Полисский, возглавить 20-е «Архстояние» позвали уже упоминавшегося Василия Бычкова — идеолога АРХ Москвы и, очевидно, важного члена большого никола-ленивецкого семейства. Возглавил — и предложил поговорить о своем главном, урбанизированном. Но даже город в этих местах — это лишь эфемерный образ и мираж. И только когда он развеется — останется действительно главное.
Мы пробежались только по нему и и лишь по самым верхам. И это ведь еще не взяли интервью у всех авторов, кураторов и участников. Не показали их вдохновленных лиц. Не включили детские сезоны фестиваля.
Удивительный парадокс: соприкоснувшись с вселенной «Архстояния», кажется, что невозможно ее описать — хоть в двух томах, хоть в трех. Но при этом — можно описать двумя-тремя словами.
«Рай на земле», «Пространство для жизни», «Русское идеальное» — эти фразы в равной степени характеризуют не только конкретные концепты, но и весь арт-парк Никола-Ленивец, причем во всех его артефактно-карнавально-соучастных ипостасях.
Первую статью об «Архстоянии» я, как сейчас помню, назвала по-летовски — «Русское поле экспериментов» (до сих пор кажется актуальным). И даже имена единичных произведений (но очевидно самых знаковых) — любимые «Николино ухо», «Мавзолей мечты» — звучат для этого места достаточно всеобъемлюще. Звучат так, как могут звучать только здесь — и только про Никола-Ленивец.
Но все же так точно найденное «из любви и палок» Юли Бычковой — нравится мне больше всего.