Концептуальная урбанистика: феномен тюменской школы. Интервью с Игорем Стасем
В последние несколько лет на карте российской урбанистической науки появилось новое место силы – Тюмень. Именно там проводится главная в стране научная конференция по урбанистике – «Метрополисы», и все чаще о тюменской школе урбанистики говорят как о самобытном и ярком явлении. В чем истоки и особенность феномена тюменской урбанистики? Почему урбан-форумы в кризисе? Почему российская урбанистика без фундаментальных исследований неполноценна? И почему «эпоха Глазычева и Высоковского» подошла к концу? Об этом и многом другом по предложению журнала «Среда для жизни» социолог города Петр Иванов поговорил с Игорем Стасем — руководителем магистратуры «Концептуальная урбанистика» Тюменского государственного университета.
Кит №1: медиевистские корни
Петр Иванов: Тюменская школа урбанистики, тюменская мысль об урбанистике как-то стремительно ворвалась в гомогенизированное поле дискуссии между Москвой и Питером, и внезапно все поменяла. Все считают, что необходимо присутствовать на конференциях в Тюмени, потому что там происходит самая настоящая урбанистика. Научный подход склоняет меня к мысли, что что-то из «ничего» не рождается. Что было предтечей тюменского феномена?
Игорь Стась: Почему Тюмень? Из чего, так скажем, истоки? Я думаю, здесь сложилось несколько факторов. Базой для формирования тюменской урбанистики была школа медиевистики. Медиевистика — это направление внутри исторической науки, которое занимается исследованиями Средних веков. Здесь, в Тюменском госуниверситете, организовалась школа изучения Средневековья, основанная и возглавляемая профессором Александром Георгиевичем Емановым.
Историк-урбанист, руководитель магистратуры «Концептуальная урбанистика» Тюменского государственного университета (ТюмГУ), старший научный сотрудник Центра урбанистики ТюмГУ. Редактор телеграм-канала «Городские историки», преподаватель Школы урбанистики и городских исследований «Города». Кандидат исторических наук, автор более 100 научных публикаций.
Примерно с конца 80-х годов историческая урбанистика в России во многом развивалась через медиевистику. Её интересовал феномен средневекового города — причём как западноевропейского, так и русского. На своих курсах по Urban History я обязательно рассказываю о роли историков-медиевистов в формировании общего знания о городе в исторической ретроспективе.
Есть крупные авторы конца 80–90-х годов: Алла Ястребицкая и Аделаида Сванидзе. Они использовали термины «урбанистика» и «урбанизм» еще в советское время.
Александр Георгиевич Еманов относится к этой интеллектуальной традиции. Главный город, который он изучает, — это Кафа, нынешняя Феодосия, которая в позднем Средневековье была генуэзской столицей Северного Причерноморья: удивительное место, где проживали и греки, и армяне, и итальянцы, и евреи. Такой полиэтнический феномен премодернового времени. И благодаря изучению этого города, Еманов стал известным ученым, причем на мировом уровне. Он выступал на международных конгрессах по медиевистике.
Часть его аспирантов и студентов продолжают его дело. Один из них руководит нашим центром — это Сергей Козлов. Он специалист по Византии, в том числе по описанию русских городов в византийских хрониках. Сейчас он все больше в своих исследованиях и проектах «Центра урбанистики» соединяет навыки и подходы классического историка и прикладного городского ученого. Так что сильная историческая медиевистическая школа — первый такой «кирпичик», на котором начал формироваться тюменский феномен.
Кит №2: нефтегазовая база
Второй фактор, который, сыграл свою роль, — это Тюменская школа изучения Западно-Сибирского нефтегазового комплекса. Она базировалась уже не в ТюмГУ, а в Тюменском индустриальном университете (ТИУ). Дело в том, что многие профессора этого вуза — Виктор Карпов, Галина Колева, Надежда Гаврилова и Марина Комгорт — изучают феномен нефтегазового освоения Западной Сибири, в том числе нефтяных городов и городов газовиков. Я и сам был членом этой научной школы: сначала поступил в аспирантуру в ТИУ (тогда это был Тюменский государственный нефтегазовый университет) на кафедру истории и культурологии, потом писал диссертацию по урбанизации в Западно-Сибирском нефтегазовом комплексе и полноценно занимался этой темой на протяжении семи лет.
Сегодня меня в первую очередь привлекает проблема советской урбанизации Арктики, особенно в контексте национальной политики в сталинский период. Тем не менее, кандидатскую диссертацию я защитил, выпустил две книжки и считаю себя частью этой школы. Впрочем, то же самое можно сказать и в отношении аспирантов и магистрантов, которые в Центре урбанистики продолжают изучение истории городов нефтегазового региона.
Кит №3: городские исследования на исторической основе
И третий «кирпичик» в основании Центра урбанистики ТюмГУ — это исследования в области исторической географии и социальной антропологии с упором на пространственную оптику. Здесь следует выделить Фёдора Корандея и Михаила Агапова, которые в 2010-х годах перешли из исторической науки в сферу социальной антропологии —преимущественно в изучение городских и периферийных пространств Арктики и Тюменской области. Они начали свои городские исследования уже состоявшимися, взрослыми учёными.
Михаил Агапов, например, был доктором наук, причём специалистом по истории Израиля. И он переключился на социальную антропологию, прошёл обучение в магистратуре Европейского университета в Санкт-Петербурге на факультете антропологии.
Фёдор Корандей специализировался на средневековой Ирландии, а сейчас изучает провоцирующие ландшафты как аффордансы и практики плейсмекинга.
Я думаю, что это и есть три «академических кита», которые выступили опорой в формировании Центра урбанистики ТюмГУ. Основной его костяк состоит из историков, ставших полноценными городскими исследователями.
Но сегодня у нас есть специалисты и из других сфер. Кристина Рассказова представляет эко-сообщество, занимается раздельным сбором отходов и была известным городским активистом в Тюмени.
Есть приглашенные исследователи — такие как социолог и демограф Анатолий Бреславский, который на базе нашего центра выпустил классную книгу о субурбанизации и пригородах.
Частью центра также являются наши выпускники магистратуры «Концептуальная урбанистика». Один из них — Андрей Кердивар — представил для администрации Тюмени большой проект по 3D-моделированию Тюменского острога с целью развития исторического пространства города.
Без сомнения, частью нашего центра являются и студенты магистратуры, которые участвуют в наших проектах в рамках грантов, студенческих практик и коммерческих договоров с заказчиками.
От исторической урбанистики к концептуальной
ПИ: Интересно поговорить о вашем образовательном проекте. Как в итоге эти «три кита» сошлись в идее «давайте мы создадим магистратуру по урбанистике»? Как это всё собралось в идею урбанистики?
ИС: С 2019 года в ТюмГУ была создана магистерская программа, которая называлась «Историческая урбанистика». Ее руководителем был как раз профессор Еманов. Это была классическая историческая магистерская программа, но со специализацией в области исторических исследований городов и урбанизации. Туда меня и пригласили преподавать осенью 2020 года.
Всё изменилось, когда университет вошел в Федеральную программу «Приоритет 2030» от Минобрнауки. Руководство решило попробовать создать проект по урбанистике. Он тогда получил название «Ревитализация территорий и новая городская среда» и стал реализовываться Научно-исследовательской лабораторией исторической географии и регионалистики. Мне предложили его возглавить, а стержнем исследовательской команды выступили руководитель лаборатории Сергей Козлов, а также уже упоминавшиеся научные сотрудники Михаил Агапов, Фёдор Корандей и Кристина Рассказова.
Вскоре мы поняли, что в рамках этого проекта важно не только проводить фундаментальные или связанные с хоздоговорной и коммерческой деятельностью исследования, но и заниматься непосредственно образованием. Так магистратура по исторической урбанистике трансформировалась в полноценную магистратуру по урбанистике — то, что мы обычно называем у себя «Urban Studies». Задача была сделать магистратуру в области социальных исследований города, основанную на подходах и компетенциях в мировых Urban Studies.
Мы создали три основных трека. Первый связан с историей городов и городской теорией. Второй трек специализируется на городской антропологии, исследованиях сообществ и практик. В нем важно дать студентам антропологические навыки и компетенции. Третий посвящен изучению и проектированию пространств, ГИС-анализу и плейсмекингу, в том числе с упором на соучаствующее проектирование. Эти три трека — основные компетенции, которые мы даём в нашей образовательной программе.
Соответственно, у нас такая сложная структура. Во-первых, Центр урбанистики, который проводит фундаментальные и прикладные исследования. Его возглавляет Сергей Козлов. Во-вторых, магистратура, которой руковожу я. И вся эта деятельность поддерживается федеральной программой «Приоритет 2030». В планах у нас расширение до Школы урбанистики и открытие бакалавриата в ближайшие три-четыре года.
От тупиковых урбан-форумов к пространству диалога
ПИ: А как вышло, что вы стали интеллектуальным центром для «урбанистов всея Руси»? Почему все самые известные урбанисты мечтают побывать на вашей конференции или даже поучаствовать в качестве спикеров первого ряда?
ИС: Спасибо большое за такую высокую оценку. Я думаю, основная причина связана с тем, что мы нашли свою нишу в российской урбанистике и закрыли определенную лакуну, которая в ней существовала. Очевидно, что все основные отечественные институции по урбанистике — Высшая школа урбанистики, Институт урбанистики и дизайна (Университет ИТМО), «Стрелка», кафедра Глазычева (РАНХиГС) — делают основной акцент на прикладной сфере и коммерческих проектах. Либо непосредственно прикладные исследования и консалтинг, либо какие-нибудь программы допобразования, курсы повышения квалификации… В частности, кафедра Глазычева на этом специализируется.
Все это привело к тому, что я, собственно, частично сформулировал в статье «Множественная урбанистика и ее языки описания»: основной формат общения и диалога в урбанистической среде был ориентирован на коммерческую составляющую, сформировался бизнес-дискурс. И поэтому основной формой общения были урбан-форумы, куда приглашались в основном предприниматели, девелоперы, администрации и лишь иногда — люди из образовательных институтов.
Однако многие специалисты, которые занимались урбанистикой, вышли из академической среды. Они оставались людьми науки, но шли в практику, в прикладные сферы. И мне кажется, что все эти институты не закрывали потребности этих ученых непосредственно в академической, фундаментальной и большой теории в области городских исследований. Центр урбанистики ТюмГУ осознал, что все эти начитанные люди, увлеченные городской теорией или социальной теорией в целом, имеют большой исследовательский потенциал. Что полноценно бороться на рынке консалтинга (когда мы еще никем не стали) — нам тяжело, и наша сильная сторона — это наука и академия.
Поэтому мы сразу начали создавать мероприятия, ориентированные в первую очередь на большой исследовательский разговор об урбанистике — о том, что это такое вообще. Мы стали ставить фундаментальные вопросы о дисциплине, исследовательских языках, городском планировании. И, наверное, эту нишу за два последних года во многом закрыли.
В первую очередь, конечно, конференцией «Метрополисы». Во-вторых — нашими публикациями. В-третьих — какими-то точечными мероприятиями. Например, ты приезжал на ДПО «Урбанистика для горожан», которую мы тоже хотели сделать прежде всего интеллектуальной, интересной с точки зрения фундаментальных научных вопросов.
Плюс уже специализированные темы: например, в марте у нас пройдет большая конференция «Право на город при (пост)социализме».
Подобные исследовательские проблематики привлекают многих городских исследователей. Кому-то мы оплачиваем дорогу, но большинство приезжают сами, чтобы поучаствовать в серьезном и насыщенном научном диалоге. Так у нас сформировался определенный имидж институции, где проводятся конференции на качественном уровне, проходят интеллектуальные дискуссии в области урбанистики. Для нас первоочередное значение имеет наука, а уже потом — прикладная сфера.
ПИ: Соглашусь: меня периодически зовут на урбан-форумы — и там особо не с кем поговорить. А на вашу конференцию я приезжал за свой счет — и по каждому докладу мне хотелось что-то обсудить. Это очень важный момент: никакая другая институция, кроме вашей, пока не смогла создать пространство для диалога.
ИС: Мне кажется, дело в том, что в России большинство урбан-форумов имеют коммерческий формат. В том смысле, что каждый хочет продать и отрекламировать себя, свой продукт, а не показать, апробировать или протестировать какое-то исследование и поговорить о нём. Проекты практически никогда не обсуждаются в формате критической дискуссии. И нет фигур дискуссантов, которые могли бы высказаться по существу по поводу предлагаемых решений. Часто даже вопросы как таковые отсутствуют: просто спикеры в президиуме в установленное для них время рассказывают о своей деятельности. Ведущие подобных панельных секций тоже редко задают критические вопросы, и в большинстве случаев лишь передают микрофон от эксперта к эксперту. Понятно, что такие форумы в какой-то момент становятся скучными, потому что все говорят одно и то же. Нет реального диалога, нет реальной критики, и в итоге кажется, если честно, что это тупик для российской урбанистики как науки — неважно, фундаментальная она или прикладная.
«Низвержение титанов»: почему закончилась эпоха Глазычева и Высоковского
ПИ: На мой взгляд, Тюменская школа урбанистики интересна тем, что находится немного «вне» московской школы и ее мысли. Московская школа базируется на таких фигурах, как Глазычев и Высоковский — они настоящие титаны. У тюменцев вроде как тоже есть Глазычев и Высоковский, но они не титаны, не столпы, на которых строится вся урбанистика. Как будто бы в «тюменском» прочтении Глазычев и Высоковский существуют, но не являются «фигурами умолчания». Когда у нас есть «великий Глазычев» — мы просто закрываем разговор, потому что его величие не требует обсуждения. Если у нас есть «великий Высоковский» — это тоже такая «закрывашка». В Тюмени этих «закрывашек» нет, а есть именно урбанистическая дискуссия. Так ли это?
ИС: Я абсолютно согласен, что ни Высоковский, ни Глазычев не являются «иконами» для нашей школы, нашего центра. Мы, конечно, признаем их величие и считаем, что современный этап городских исследований и урбанистики в целом, городской мысли в России, городской теории 1990-х (я бы сказал, с конца 1980-х до начала 2010-х, и в какой-то степени по сегодняшний день) — он во многом сформирован этими двумя фигурами. Но не только ими.
В чем же тут дело? Здесь есть институциональные причины. Наша команда никак не связана, например, с институцией Высшей школы урбанистики или с кафедрой Глазычева. Мы не их выпускники, мы с ними не аффилированы. У нас нет, так сказать, «наследства» этих титанов и порожденных ими институций — в том смысле, что мы не продолжаем эту традицию с точки зрения ученичества. Мы, являясь «внешними» людьми, смотрим на эти институции снаружи. Это первая причина.
Вторая причина: мне кажется, Глазычев и Высоковский — это скорее феномены социальных и культурных мыслителей, которые начиная с конца советского периода смогли интегрироваться в градостроительное сообщество, покорить его и вдохновить. Однако если мы говорим о поле социальных наук и социальной теории, то Глазычев и Высоковский уже не кажутся такими сильными мыслителями — оказывается, их есть, за что критиковать.
Один из примеров — подход Глазычева к урбанизации России как к «слободизации». Для историка этот подход кажется интеллектуально весьма слабым. Несмотря на то, что Глазычев очень активно продвигал идею слободизации в 1990-е и у нее было много сторонников, сегодня для исторической науки очевидно, что эту концепцию необходимо пересмотреть.
То же самое касается, например, концепта «городская среда». Одним из идеологов, который представлял этот концепт, был тот же Глазычев. Но не только он: Иконников, Гутнов, достаточно большая группа архитекторов, историков или градостроителей-культурологов (таких, как Владимир Коган). Все они придерживались этой идеи в 1970-х и 1980-х годах. И именно благодаря им понятие в итоге вошло в политический дискурс.
Сегодня же мы видим, насколько средовой подход не работает для объяснения того, что такое «город». Понятно, что для периода 1970-1980-х и даже 1990-х годов он играл огромную роль, так как позволял уйти от механично-инженерного, «сциентисткого», «циферного» взгляда на город – он позволял «добавить в него человека». Но сегодня, по прошествии 20-30 лет, когда «городская среда» стала доминирующим понятием для архитекторов, градостроителей, планировщиков и особенно политиков, когда она стала частью их профессионального языка — она потеряла свои прежние аналитические и эвристические способности. Городская среда больше не может показать, как устроен город.
Соответственно, кажется, что «эпоха Глазычева-Высоковского» подошла к концу, в том смысле, что… не то, чтобы нужно забыть этих авторов. Однако нужно их перечитать, начать не бояться критиковать и идти дальше. Кажется, сегодня это основная перспектива для российской урбанистики именно как науки, как исследовательского дискурса.
Новая исследовательская парадигма
ПИ: И как будто бы этот импульс должен произойти из Тюмени.
ИС: Не обязательно. Один из импульсов, мы надеемся, будет из Тюмени, но очевидно, что интеллектуальное сообщество российской урбанистики очень большое. Есть много крупных исследователей, авторов, теоретиков — в Москве, Питере и других городах.
Скорее кажется, что выходом, о котором я писал в своей статье, является «республика диалога». То есть хорошо, если, например, мероприятия, подобные тем, что проводит Центр урбанистики ТюмГУ (как «Метрополисы»), будут проходить в Высшей школе урбанистики или других институциях, связанных с городскими исследованиями. Тогда и там будут появляться свои ростки. Очевидно, что у Высшей школы урбанистики есть потенциал, чтобы пересмотреть городскую теорию. И у наследников питерской школы в широком смысле тоже есть огромный потенциал. Есть еще Красноярск, Екатеринбург, Нижний Новгород…
Мне кажется, выход в том, чтобы чуть более серьезно относиться к городской теории. Не зацикливаться исключительно на практике, а попытаться более глубоко рефлексировать и проводить реальные мероприятия и дискуссии на эту тему. Это раз.
Во-вторых, нужно публиковаться в научных журналах. Или можно это делать не только в научных журналах, но и в изданиях, где редакции будут приветствовать такую дискуссию. Например, ты говоришь, что Тюмень — это один из таких потенциалов, но я вижу еще один выход из этого интеллектуального тупика. Это вся дискуссия об авторитарном урбанизме в России, которая стала актуальна в последний год. Также как и дискуссия о соучаствующем проектировании. К сожалению, Центр урбанистики ТюмГУ пока не представлен ни в той, ни в другой дискуссии — он пока только следит за этими разговорами.
Но и это как раз начало нового диалога. Сегодня, в начале 2020-х, начинает складываться иная парадигма в развитии городских исследований в России. Она более плюралистическая, междисциплинарная в том смысле, что нужно учитывать голоса антропологов, историков, социологов и географов. В каждой дисциплине нарощены свои сильные стороны, свои качества. Плюс появляются новые тематики, которые становятся сверхактуальными (все то же соучаствующее проектирование как наследие 2010-х годов и конкурса малых городов и исторических поселений).
В целом в урбанистике уже сформировались образовательные и исследовательские институции. Можно сказать, назрел этап иного диалога. В условиях сложной геополитической ситуации это стало триггером — причиной задуматься, куда мы идём по-настоящему, и поговорить о неких перспективах. В этом отношении я вижу только позитивное. Если мы не потеряем этот диалог, в ближайшие годы качество городских исследований в России должно вырасти.
Нам необходим формат исследовательских дискуссий. Начало уже положено: дискуссии о междисциплинарности, языках описания в урбанистике, авторитарном урбанизме, соучаствующем проектировании, которая также связана с авторитарным урбанизмом.
Дискуссия, которую мы проводили в этом году на «Метрополисах», как по мне, тоже необходима и актуальна. Это большой разговор о проблемах конфликта реальности и планирования — в нашем случае мастер-планирования и генпланирования. Мы хотели как раз отойти от чисто прикладной дискуссии, от прикладной сферы, и перевести разговор о проектировании, планах, регулярных сетках улиц и так далее в более интеллектуальную, теоретическую плоскость. Это же одна из важнейших проблем в социальных науках и вообще в интеллектуальном мысли, начиная с Аристотеля.
ПИ: Мне кажется, что платформа, которую вы предлагаете для старта этой дискуссии, — это очень важный момент, потому что особо-то никто никаких научных платформ не предлагает. Вы предлагаете платформу для более философской, более общественно-научной дискуссии.
ИС: Как я уже говорил, академия и академическая дискуссия — это наша сильная сторона, и мы ее используем в полной мере. Мы умеем проводить конференции высокого уровня, мы знаем, что такое хорошее научное исследование и обсуждение текстов, знаем, что такое научный семинар по-настоящему, что такое научный диалог, как публиковаться — у нас в принципе есть навык написания исследовательских текстов. И мы постоянно публикуемся не только по городским исследованиям, а вообще. Мы используем то, в чём мы хороши.
Конечно, хочется, чтобы и другие институты в области городских исследований тоже становились исследовательскими. Чтобы они перешли от просто коммерческих исследований — к фундаментальным.
К сожалению, например, из тех инсайтов, которые я имею — каких-то больших прорывов в ближайший год от других институций мы не видим. Ну, это я не вижу. При этом, если уж говорить про нас, про Центр урбанистики, мы нацелены на продолжение такой «исследовательской экспансии» в этой области. Например, мы планируем сделать несколько книг в центральных издательствах. Скоро выйдет книга о феномене ведомственности и ведомственного города, потом книга о провоцирующих ландшафтах, а затем надеемся выпустить работу о праве на город при социализме.
Хотим продолжать готовить тематические выпуски о городских исследованиях в научных журналах. То есть чтобы это не просто было обсуждение, а чтобы это перешло в опубликованный текст, который все могли бы читать, обсуждать и критиковать. Это, кстати, очень важный принцип вообще для академии — ты обсуждаешь, потом редактируешь и продолжаешь правку в переписке с рецензентами и редакторами, и затем это переходит в текст, в публикации.
Правда, если это делать качественно, то большинство авторов, конечно, отваливаются на этапе серьезного редактирования и обсуждения. Но мы всё равно продолжаем это делать, потому что часть авторов доходит до конца, и их можно публиковать, и получается качественно иной уровень.
«Вторая нога» для «одноногого монстра»
ПИ: Меня волнует момент, где происходит это самая «академическая дискуссия»… Если брать российские научные журналы — что у нас есть? «Городские исследования и практики», которые я сделал, и «Социология города».
ИС: Ещё бы я отметил «Фольклор и антропология города».
ПИ: Ну вот, всего три площадки для публикаций. При этом «Социология города» — не то чтобы авторитетная площадка.
ИС: Это правда. По факту качественных — две. Причём самое интересное, что обе из них не входят ни в список ВАК, ни тем более в международные базы данных — типа Scopus или Web of Science. И это сильно затрудняет возможность публиковаться людям из академии, которым нужны эти базы данных. Например, я опубликовал статью, недавно сделал номер для «Городских исследований и практик», но по факту я не могу этим отчитаться в университете. Для академии этот журнал не виден именно с точки зрения отчетности. Ребята, правда, сказали, что они будут над этим работать — и надеюсь, у них получится.
Ну, и какой выход? Мне кажется, надо просто признать, что городские исследования всегда будут одновременно стоять на прикладной сфере и на городской теории фундаментальных исследований. Но я утверждаю, что сейчас всё фактически стоит только на прикладной сфере. То есть нет «второй ноги». И этот одноногий монстр, эта урбанистика — она неполноценная. Посыл нашего центра, нашей магистратуры и мой личный посыл — в том, что мы формируем «вторую ногу»; мы говорим, что нужно развивать теорию. Это не значит, что все должны публиковаться в академических журналах или участвовать в научных конференциях. Но это означает, что кто-то может и должен этим заниматься, профессионально делать фундаментальные исследования.
Это также означает, что дискуссии на теоретическую тему признаются равными дискуссиям о коммерческих проектах — о городском развитии, благоустройстве, комфортной городской среде. То есть они тоже важны. А сейчас их нет вообще — принципе не обсуждают городскую теорию.
При этом, понятное дело, это сильно отличается, скажем, от западных городских исследований, где теория стоит на первом месте. Там есть целое отдельное направление Urban Theory — «городская теория» — как подразделение внутри Urban Studies. А некоторые даже пишут, что это отдельная область знания. В России ничего подобного нет, и эту область знания нужно формировать.
Я не против, например, урбанистики как единого дисциплинарного поля, но я считаю, что мы ее создадим только тогда, когда в ее основе все равно будет лежать фундаментальная наука и теория, а не прикладные науки.
А поскольку у нас, в нашем Центре урбанистики, есть теоретический и академический бэкграунд, то мы можем себе позволить заниматься в первую очередь наукой. Мы же ученые — у нас и должности соответствующие: старший научный сотрудник, младший научный сотрудник и т.д. В этом и есть наша сила.
ПИ: А ведь и правда — в контексте международной урбанистики мы представлены очень слабо. У меня перед глазами только публикация Антона Городничева с Софьей Борушкиной про мастер-планирование в России — и все. Кто еще за рубежом публиковался?
ИС: Я согласен: практически нет публикаций. Чаще всего, если говорить о городских исследованиях в России, это делают зарубежные авторы. Они хотя и часто выходцы «отсюда», но работают в зарубежных институциях. При этом представители российских институций каких-то больших публикаций в зарубежных журналах по городским исследованиям практически не имеют. Я недавно опубликовался в журнале Urban History Review, но этого мало, надо целиться и в другие известные зарубежные журналы.
И в завершение я бы, наверное, еще раз проговорил следующую мысль. В других институциях все выстроено так: сначала прикладные коммерческие исследования, затем образование, а фундаментальная наука и теория на последнем месте.
У нас другой порядок значимости и ценности работы: основа успеха «Концептуальной урбанистики» в ТюмГУ — это академия, фундаментальная наука и теория. Потом — связка с образованием, и только в-третьих — ориентация на прикладные коммерческие работы.
Избранные публикации Игоря Стася:
1. Множественная урбанистика и ее языки описания. Городские исследования и практики, 9(4), 6-21. https://doi.org/10.17323/usp9420246-21
2. Концепции озеленения и экологическая проблематика в советских генпланах Сургута (1964-1990 гг. ) // Вестник Сургутского государственного педагогического университета. 2017. №6 (51).
3. Исследования городских идентичностей в исторической урбанистике Сибири // Quaestio Rossica. — 2020. — Т. 8, № 5. — С. 1807-1821
4. Стать горожанином: урбанизация и население в нефтяном крае (1960-е-начало 1990-х гг.)// Курган: Курганский Дом печати, 2018.
5. От поселков к городам и обратно: история градостроительной политики в Ханты-Мансийском округе (1960-е-начало 1990-х гг.) // Сургут. гос. ун-т, Ин-т гуманит. образования и спорта, 2016
6. Концепт 'город' в постмодернистской историографии // Вестник ЧелГУ. 2012. №11 (265).
7. Исследовательские проблемы в истории урбанизации Севера // Северный регион: наука, образование, культура. 2015. №2 (32).
ВРЕЗ 3
Избранные публикации участников Центра урбанистики
1. Агапов М.Г. «Центр почти всего»: филиал вуза в малом северном городе (на примере ХМАО и ЯНАО) // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2017. № 4. С. 152–160.
2. Карасева А.И. Разомкнутая модерность: коммунальная авария в сенсорном ландшафте северного поселка городского типа // Антропологический форум. 2018. № 38. С. 122–144 (EID:2-s2.0-85058045754).
3. Корандей Ф.С., Абрамов И.В., Костомаров В.М., Черепанов М.С., Шелудков А.В. Провоцирующие ландшафты: исследования повседневных культурных ландшафтов периферии агломераций // Вестник археологии, антропологии и этнографии. 2021. № 3
4. Еманов А.Г. Корабельные сообщества средневекового талассополиса (Кафа XIII–XV вв.) // Античная древность и Средние века. 2023. Вып. 51. С. 283–312.
5. Бреславский А.С. Пригороды Улан-Удэ: практики гражданства и реализация права на город // Крестьяноведение. 2024. № 2. С. 75–95.
6. Иванов С.А., Михалев Н.А. «Ведомственные» спецпоселения в годы Великой Отечественной войны: механизм проведения и значение (на материалах Северо-Западной Сибири) // Новейшая история России. 2023. Т. 13. № 1. С. 39–55.
7. Васильева В.В., Гаврилова К.А. Обменные практики и социальные сети как механизмы преодоления дефицитов в локальных сообществах Таймыра и Камчатки // Антропологический форум. 2022. № 54. С. 99–131.