Генплан, которого не было. Концепция перспективного развития Москвы Алексея Гутнова. Часть 1.
Пообещав использовать эту площадку для связи между поколениями градостроителей и вспомнить прогрессивный, но плохо отрефлексированный советский опыт, мы решили начать с обзора идей в документе, разработанного Алексеем Гутновым для Москвы. И если НЭР еще более или менее известен, то Концепция перспективного развития Москвы оказалась почти забыта. А ведь именно в ней понятийный аппарат Нового Элемента Расселения «приземлился» на реальное городское пространство. И запустил, в частности, тот самый средовой подход, убедительной альтернативы которому не найдено до сих пор.
В истории градостроительных планов Москвы есть значительный период, по сегодняшний день никаким образом не отрефлексированный в публичном поле. По одну сторону от него, по направлению «в прошлое», расположена серия абсолютно беспроигрышных тем советских генпланов: сталинского генплана 1935 года и брежневского генплана 1971 года; этим проектам посвящено бесчисленное количество материалов, научных и популярных, в которых приводится детальный анализ того, что и как было запланировано и что из этого удалось воплотить.
С другой стороны, от «пропавшего» периода, ближе уже к современности, есть два лужковских генплана: «генплан возможностей» 1999 года и «генплан необходимостей» 2010 года; эти проекты воспринимаются далеко не с тем же энтузиазмом, что реликты эпохи расцвета советского градостроительства, и предстают они, благодаря стараниям средств массовой информации периода «утраты доверия» Лужковым, преимущественно как инструменты проведения политики по хищнической застройке города. При этом попыток изучить идеологию и инструментальные механизмы, стоящие за двумя последними документами, за крайне редким исключением, не предпринимается (1).
В такой оптике представлений о хронологии развития столичных градостроительных документов из поля зрения совершенно исчезает звено переходного периода — генплан 1989 года. Этот генплан пришелся на слом эпох и по этой причине будто вовсе выпал из истории, тем более что так и не был утвержден. Еще меньше упоминаний о предтече этого проекта — концепции перспективного развития Москвы и Московской области 1986 года, которая между тем заложила принципиальные основы для всех последующих состоявшихся генпланов столицы. Упоминания этой концепции встречаются в редких и малодоступных книгах (2, 3), относительно недавних обзорных материалах (4) и лекциях(5), а также в ряде текстов публицистического характера (6, 7).
Указанный историографический «провал» становится куда более заметным, если поместить его в контекст профессиональной жизни автора — идеолога этой концепции — Алексея Гутнова (1937–1986). По справедливому замечанию одного из упомянутых источников, Алексей Гутнов к нашему времени стал фигурой абсолютно мифического свойства. В то же время роль его научной и проектной деятельности времен застоя и начала перестройки в последующем становлении уникальной столичной системы градостроительного регулирования по ряду причин оказалась ролью умолчания, хотя вовсе не из какого бы то ни было злого умысла; основная причина естественным образом трагична — это ранний уход Алексея Гутнова из жизни. Так что неудивительно, что вся мифология неизбежно выстраивалась вокруг самых заметных его прижизненных проектов — «Нового элемента расселения» (НЭР) и пешеходного Арбата, дополненных частично популярными («Мир архитектуры», (8, 9)), частично профессиональными изданиями («Эволюция градостроительства» (10)).
Впрочем, вести отсчет всех проектов Алексея Гутнова именно от НЭР более чем оправданно, и даже рассказ о концепции перспективного развития Москвы имеет смысл начинать там же, несмотря на очевидный разрыв между «бумажным» и «реальным» подходами. Действительно, в первом приближении НЭР — градостроительная концепция «идеального социалистического города будущего», которая удачно вписалась в мировой тренд разработки близких по духу и содержанию «утопических» проектов 1960–1970-х годов. История НЭР не так давно была в значительной степени задокументирована и отрефлексирована (11). Однако едва замеченным осталось то, что именно НЭР из всех прочих «утопий» сумел обрести реальное продолжение.
За период с 1960 по 1977 год НЭР в своем пространственном решении прошел несколько витков эволюции, радикальным образом меняясь от этапа к этапу: от напоминающего своей формой транзистор центра города для НЭР «Критово» к «руслу» для НЭР «Триеннале» и «спирали» для НЭР «Осака». Но, несмотря на различные архитектурные и объемно- планировочные воплощения, НЭР оказался устойчив как идея — идея самодостаточной градостроительной системы, сохраняющей ряд неизменных качественных характеристик вне зависимости от формы. Эти качества каждый раз описывались в терминах сформированного в тот период словаря: «каркас», «ткань», «плазма», «русло». Устойчивость словаря, в свою очередь, вновь свидетельствовала в пользу устойчивости самих понятий.
Эпоху «бумажного» НЭР окончательно закрыла вышедшая в 1977 году книга «Будущее города», написанная Алексеем Гутновым в соавторстве со своим соратником Ильей Лежавой (1935–2018). Однако другие публикации Гутнова того времени уже иллюстрировали смысловой переход к решению новой амбициозной сверхзадачи: придать ясность контурам единой теории города (12). Фундаментом этой теории, которая была защищена Алексеем Гутновым в его докторской диссертации «Структурно-функциональная организация и развитие градостроительных систем» в 1980 году, стала каркасно-тканевая эволюционная модель города. Конечно, как демонстрирует относительно популярное изложение этой парадигмы в книге 1984 года «Эволюция градостроительства», теория возникла как обобщение многих и многих междисциплинарных наработок: из географии и экономики, социологии и истории градостроительства, районной планировки и математического моделирования.
Но все же не вызывает сомнений, что эвристическая искра теории возникла в тот момент, когда идеи НЭР, интуитивно очевидные категории его понятийного аппарата, «каркас» и «ткань», были спроецированы на реальное городское пространство, сложившуюся городскую застройку, и обрели строгое инструментальное звучание в ее контексте. «Каркас» был определен как устойчивая структурообразующая часть градостроительной системы, в которой концентрируются основные процессы жизнедеятельности городского населения и которые связаны с высокой интенсивностью пространственного освоения. К «ткани», в свою очередь, отнесены все остальные компоненты системы, составляющие ее материальный субстрат. Соотношение каркаса и ткани — фундаментальная характеристика динамического состояния системы, определяющая ход ее эволюции: поочередную смену фаз территориального роста (роста ткани) и структурной реорганизации (развития каркаса).
В этом заключался принципиальный шаг вперед для всего советского градостроительства, до того момента ориентированного строго на экстенсивный рост и даже «проектирование в поле» — те принципы, которые, в том числе, изначально подразумевались и самим НЭР (хотя для одной из его итераций и предусматривалось «присоединение» исторических городов к единому «руслу»). Для «утопических» аспектов открылась новая интерпретация: возможность «идеального города» уже «встроена» во все существующие города на генетическом уровне, и именно техники каркасно-тканевой теории позволяют ее выявить.
Поиск самодостаточной городской формы ушел в прошлое: идеальная форма сама себя найдет, сформируется эволюционным путем. Самое мудрое, что может сделать профессиональный градостроитель, — не препятствовать эволюции, а способствовать ей своими проектными решениями. В этом контексте знаменателен также и переход от «города будущего» к «будущему города» — понятий, лишь на первый взгляд близких и лексически, и семантически. «Город будущего» — уже не абстракция, не закрытый архитектурно- градостроительный проект; он вырастает-строится (естественно- искусственным путем) ровно из того, что город уже собой представляет. «Город будущего» — это пространство неисчислимых возможностей, каждая из которых в каждый момент времени определяется вариантами взаимодействия и соотношения каркаса и ткани существующей градостроительной системы.
Ключ к пониманию города, предложенный этой теорией, открыл невероятно широкий спектр ее прикладного применения: от анализа исторической застройки и ее морфотипических особенностей как основного проявления идентичности городского каркаса до анализа целой градостроительной системы масштаба агломерации. Эти и многие другие направления легли в основу деятельности научного отдела перспективных градостроительных исследований Научно- исследовательского и проектного института Генерального плана Москвы, который Алексей Гутнов возглавил в 1973 году.
Изначально сформированный большей частью из участников все той же группы НЭР, коллектив рос за счет дипломников (Алексей Гутнов преподавал в Московском архитектурном институте), аспирантов и смежных специалистов. Каждый из старших сотрудников со своей группой внутри отдела развивал парал-лельные направления, которые Алексей Гутнов сперва синтезировал в виде исход-ных идей, а затем связывал их воедино комплексными работами.
В проектах отдела, и в особенности как раз в комплексных его работах, значительную роль всегда играло моделирование. Для Института Генплана Москвы это направление в целом было не новым, и специалисты того времени уже активно применяли собственные разработки в этой области, в частности, функционировали транспортные модели, причем отдельно пассажирская модель, и отдельно — модель, связанная с грузоперевозками. Однако неожиданные задачи научного отдела выходили за рамки узкотранспортного моделирования.
Действительно, если внимательно прочесть «Эволюцию градостроительства», то обнаружится, что за построением каркасно- тканевой модели для любой градостроительной системы стоят нетривиальные расчеты. В рамках этих расчетов для каждого района, на множество которых разбит весь город, определяется так называемый структурно-функциональный потенциал. Потенциал — интегральный безразмерный показатель, который, в свою очередь, является сверткой двух других: «функциональной ценности» района, емкости объектов общегородского значения в его границах, то есть попросту объема различных услуг, предлагаемых территорией; и связности этой территории с населением. Связность района с населением — количество горожан, проживающих в границах комфортной временной доступности, косвенный показатель вероятности целевой поездки в рассматриваемый район. Для полученных значений потенциала строится кумулятивная кривая, «точка перегиба» которой однозначно относит территории, то есть расчетные районы, к каркасу либо ткани.
Конечно, в контексте такого масштабного пространственного образования, как Москва, подобные расчеты невозможно провести вручную, не говоря уже о том, что решение такой задачи требует колоссального объема исходных данных по всему городу. И если доступность данных для Института не была проблемой, то обработка этих сведений действительно потребовала создания принципиально новых, хотя бы частично автоматизированных инструментов.
В результате совместной работы отдела Гутнова и Института системных исследований Академии Наук стало возможным выявление зон локализации каркаса Московской градостроительной системы, что в деталях описано и проиллюстрировано в книге «Эволюция градостроительства». Структурно-функциональный потенциал вычислялся для расчетных районов транспортной модели, на ней же определялись и показатели связности с населением. Поначалу это было относительно небольшое количество крупных ячеек, что было обусловлено имевшимися вычислительными мощностями ЭВМ. Но даже так модель была революционной с точки зрения методологии градостроительных исследований: использование универсального индекса «связности» открыло дорогу для изучения пространственной неравномерности города самого разного рода, что стало одним из лейтмотивов эволюционных исследований Алексея Гутнова. Как будет проиллюстрировано далее, связность также служила ключевым критерием сравнения вариантов размещения застройки того или иного функционала — как, например, деловой застройки внутри города с целью построения оптимальной пространственной структуры каркаса, так и жилой застройки в границах области для определения оптимальной структуры расселения с точки зрения связности населения уже с рабочими местами ядра агломерации.
Сегодня кажется парадоксальным, что возможности вести модельные расчеты уже были, а вот распечатать цветные схемы с результатами таких расчетов и размножить их для сдачи работы было невозможно, и весь отдел сидел и вручную раскрашивал так называемые пустографки — схематические планы Москвы формата А4 с границами и номерами расчетных районов. Другой полюс работ отдела, который, пожалуй, получил самую большую известность за его пределами, — проекты пешеходных улиц в центре города, и в особенности осуществленный проект Арбата (работы по реализации одобренного в 1979 году проекта начались в 1982 году и продолжались до 1986 года).
Этот проект, по сути, запустил средовой подход, предполагавший воссоздание исторических морфотипов застройки и, что было еще более неочевидным, исторической же парцелляции, в период, когда в советском градостроительстве еще активно шла санация исторических центров городов. Впрочем, отдельные приемы вроде скрытой реконструкции или обеспечения непрерывной проницаемости дворов (опять же, детально приведенные в «Эволюции градостроительства») в реальных проектах не воплотились. Но даже так средовой подход на долгие годы закрепился как главенствующая идеологема архитектурного проектирования, и на сегодняшний день ему на замену так и не было предложено ничего более убедительного. Будучи неразрывно связанным с именем Гутнова, средовой подход иногда в целом отождествляется с каркасно-тканевой теорией, что не в полной мере верно, поскольку ясно, что не все его приемы масштабируются до агломерационного уровня проектирования.
Между тем тематика работ отдела Гутнова становилась все более разнообразной, масштабной и комплексной. К середине 1980-х годов переход от фазы рассмотрения отдельных градостроительных аспектов развития города к фазе построения уже «альтернативного генплана», который содержал бы все экспериментальные наработки целого десятилетия, был вполне закономерен. К этому моменту Алексей Гутнов стал заместителем директора по научной работе и, что еще более важно, был назначен руководителем комплексной научно-проектной темы по подготовке нового генерального плана Москвы, в которой участвовали все подразделения института и множество внешних организаций.
До этого в институте было выполнено технико-экономическое обоснование (ТЭО) генплана. В 1984 году ТЭО было отправлено на экспертизу и получило отрицательное заключение. Главным критиком выступил академик Станислав Шаталин, доктор экономических наук, один из идеологов грядущих рыночных реформ. Вердикт гласил: принципиальным недостатком ТЭО является рассмотрение Москвы в ее административных границах вместо реального планировочного объекта — агломерации в единстве с областью. Но основная линия критики пришлась на морально устаревшую социально- экономическую базу документа, которая не отвечала основным направлениям перестройки.
В Институте официально были открыты работы по методическому обоснованию генерального плана и даже шире — переосмыслению генплана как такового, которые должны были подытожить не только десятилетний опыт уникальной работы отдела Гутнова, но и Института в целом, и вывести на качественно новые конструктивные проектные решения. Таким принципиально новым результатом можно считать Концепцию перспективного развития Москвы и Московской области, основные текстовые и графические, в том числе экспозиционные, материалы которой были разработаны в составе таких работ, как «Научное обоснование методики разработки генерального плана и основных положений концепции перспективного развития Москвы», «Системный анализ перспективных стратегий градостроительного развития Московской агломерации с обобщением современных тенденций отечественного и зарубежного градостроительства» и «Проектные предложения по основным положениям концепции перспективного развития Москвы».
Новаторская по содержанию работа требовала не менее новаторской формы. И при изготовлении экспозиции, представлявшей результаты работы, Алек-сею Гутнову удалось заменить тяжелые и толстые деревянные планшеты габаритами метр на два, которые обклеивались бумагой, тонкими алюминиевыми листами. Был разработан графический дизайн планшетов. Вместо покраски использовали цветную самоклеющуюся пленку. Текст переносился при помощи появившихся тогда переводных алфавитов — «летрасетов». Использованные материалы и приемы подчеркивали технологичность решения. Но эта технологичность как- то естественно уживалась с совершенно рукотворными техниками: ключевое изображение за-главного планшета — вид на Красную площадь — наносили вручную методом шелкографии: продавливая краску шпателем сквозь полученный травлением фотослоя трафарет.
- См., например, журнал «Проект Россия» № 57 (3, 2010), посвященный разбору генплана 2010 года.
- Ткаченко С. Б. Один век московского градостроительства. В 2 т. Книга первая. Москва советская. М.: ПрогрессТрадиция, 2019.
- Преемственность в переменах. 400 лет градостроительных планов Москвы. Сост. А. Б. Савченко. М.: НИиПИ Генплана Москвы, 2014.
- Юдинцев В. П. После НЭРа. Генплан Москвы-89 // Архитектурный Вестник. № 3. 2019.
- Баевский О. А. Меняющиеся парадигмы Генеральных планов Москвы. [Лекция прочитана 9 сентября 2019 года в рамках мероприятия «День Вышки».]
- Ревзин Г. И. Генплановая отставка // Коммерсантъ Власть. № 29. 23.07.2012.
- Ревзин Г. И. Урбанисты, неспокойные сердца // Отечественные записки. № 3 (48). 2012.
- Гутнов А. Э. Мир архитектуры: Язык архитектуры. М.: Молодая гвардия, 1985.
- Гутнов А. Э., Глазычев В. Л. Мир архитектуры: Лицо города. М.: Молодая гвардия, 1990.
- Гутнов А. Э. Эволюция градостроительства. М.: Стройиздат, 1984.
- НЭР. Город будущего. Составители: Александра Гутнова, Мария Пантелеева. AVC Charity Foundation, Allemandi, 2018.
- Гутнов А. Э. Город как объект системного исследования // Системные исследования. Ежегодник 1977. М.: Наука, 1977. C. 212236.